Бабочки и Ураганы - Саша Карин

Я мечтал покончить с жизнью в одиночестве и спокойствии собственной клетки. Но что-то пошло не так – я встретил бритоголового Господа Бога с молотком в руке.

Прошлой зимой я знал, что Кир «Ураган» играл в панк-рок группе «Рычащие Искрами Пьяные Тигры». Или сокращенно – «РИПТ». Я знал, что их лучшая песня называлась «Бешеные страусы не прячут голову в песок». Я знал, что их басист был мудаком, а выступали они по грязным подвальным клубам.

Но прошлой зимой я, разумеется, не мог знать главного. Я не мог знать, что все зайдет так далеко. Я не мог знать, что он решит взорвать Старый Мир и похоронить меня на пустыре у заброшенного часового завода.

– Каждый сходит с ума по-своему, – говорит Кир.

И с этим не поспоришь.

– Мамонты вымерли, – говорит Кир. – Нам больше нечем себя занять. Давай напьемся и разожжем костер на проезжей части во имя Великого Хаоса.

Обычно, когда Кир говорит, он как будто говорит с целым миром. Читает лекцию, промывает мозги, курит и улыбается.

Сложно сказать, о чем он думает на самом деле.

– Мамонты вымерли, – говорит он.

И тебе остается только пожать плечами и согласиться.

– Прыгни с автострады, – говорит тебе Кир.

И ты прыгаешь.

Если Кир говорит своим террористам-ученикам прыгать с автострады, отливать свинцовые пули в подвале заброшенного часового завода или, скажем, засовывать дуло заряженного револьвера себе в рот – то они это делают.

Все делают то, что говорит им Кир «Ураган». У него настоящий ораторский талант. Как у гребаного Гитлера.

Как у пророка Мухаммеда.

Или как у Иисуса Христа.

Даешь Новому Богу нового Геббельса и нового Иуду. Верного пса и предателя в одном лице. Знакомься, это я. Во всех последствиях есть частица моей вины.

Детерминированно-хаотические системы чувствительны к малым воздействиям. Бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые достигнут наивысшей точки в дождливый сезон в Индонезии.

Никогда не знаешь, что в итоге приведет к величайшей акции бессмысленного протеста в мировой истории. К систематическому уничтожению Системы. К Величайшему тоталитаризму во имя Великой Свободы.

Пройдет год и мой выход из дома за шоколадным молоком появится в учебниках Нового Мира.

– Революция – это панк-рок! – закричит Кир, поднимая руки вверх и строя из себя пророка. – Мы должны играть громко, чтобы быть услышанными!

Террористы-ученики поддержат своего главаря диким воем.

– Новый Мир начинается с взрывов бласт-бита и рева гитар!

Но я-то знаю, что Новый Мир и Вселенский Хаос начинаются с шоколадного молока и прыжка с автострады.

И во всем этом есть частица моей вины.

Прошлой зимой Кир «Ураган» стал моим другом. Я встретил его у автомата на углу, когда он поднялся из подвала покурить, а я вышел за последней дозой комфорта в своей жизни.

В тот день пружина в старом вендинговом автомате прокрутилась, но кроваво-красная пачка Marlboro Red осталась на своем месте. В тот день басист «Рычащих Искрами Пьяных Тигров» не пришел на репетицию, поэтому Кир был и без того на взводе. В тот день пачка сигарет становится последней каплей и выводит Кира из себя.

Он злится. Автомат выдерживает его яростный удар, но Кир не сдается так просто.

Кир вообще никогда не сдается.

Под снегопадом он проходит несколько кварталов до ближайшего торгового центра и покупает в магазине стройматериалов обычный 800-граммовый молоток с деревянной рукояткой за 790 рублей. Чуть больше рубля за грамм. Через полчаса Кир возвращается к автомату и с трех мощных ударов молотка выносит стекло. Он берет положенную себе по праву пачку сигарет стоимостью в сотку. Больше он не берет ничего.

У Кира первобытное чувство справедливости.

Вот он стоит, прислонившись к раздолбанному автомату у спуска в подвал, курит и глядит на меня. В руке у него 800-граммовый молоток.

Кир невысокий, худой, с большими глазами и бритым наголо затылком. Он говорит, что получил прозвище «Ураган» за свой ураганный характер.

Я же думаю, что он сам его выдумал.

Холодный московский ветер гуляет по моей оголенной вене, а я подхожу к автомату в своем домашнем халате и тапочках, с тупым выражением лица и с насквозь промокшим полотенцем на левой руке. Бордовым пунктиром капель крови отмечен мой путь от дома до угла.

Восемь таблеток парацетамола и двадцать минут в ванной из собственной крови приводят к апатии и небольшому головокружению. Не обращая внимания ни на парня, стоящего рядом с молотком в руке, ни на отсутствие стекла, я с третьего раза попадаю своей скомканной и пропитанной кровью соткой в купюроприемник. Пружина прокручивается, и картонная упаковка шоколадного молока падает в лоток. Я медленно опускаюсь, беру свою последнюю собственность и собираюсь уходить, когда слышу чей-то голос. Он пробивается сквозь туман и восемь таблеток парацетамола.

– Три литра, – говорит бритоголовый парень и выпускает дым мне в лицо. – Нужно потерять не меньше трех литров крови. Иначе тебя откачают. Тогда уже не сможешь даже и мечтать о смерти.

Кир смотрит на мое левое запястье и улыбается. Другой его глаз следит за глухим переулком.

– Если тебя откачают, будешь вечность лежать на больничной койке в позе бревна, пока твои мозги будут вариться в собственном соку, а из твоего накачанного шоколадным молочком тельца будут торчать полдюжины трубок. Они назовут это гуманизмом, буддизмом или онанизмом. Похеру. Будешь лежать так, пока какая-нибудь уборщица случайно не опрокинет твой аппарат жизнеобеспечения, оказав тебе услугу.

Я тупо смотрю на него.

– И что же делать? – спрашиваю я. – Чтобы наверняка?

Хочешь перейти черту – обратись к профессору Киру.

Капли крови с моего рукава падают на асфальт, а худой бритоголовый парень с молотком в руке улыбается белозубой улыбкой.

– Резать вены слишком долго и ненадежно, – говорит он, – лучше прыгать. Быстро, просто и по-мужски.

Ударом 800-граммового молотка Кир разбивает купюроприемник. Звенящей лавиной на асфальт устремляются монеты и бумажки. Он отсчитывает 790 рублей и убирает себе в карман.

У Кира первобытное чувство справедливости.

– На каком этаже ты живешь?

– На четвертом, – отвечаю я.

Он задумывается.

– Тогда лучше прыгать с автострады. Чтобы наверняка.

Я удивленно смотрю на него.

– По ночам много грузовиков, – объясняет Кир.

Вот под нашими ногами бурлит и пенится поток из грузовых машин. Ветер бьет в лицо. 11 метров в секунду. Гудят телефонные провода, тускло светит московский фонарь. С рекламного щита нам улыбается счастливая семья, купившая дачу в Подмосковье.

– Прыгай, – говорит мне Кир. – Представь, что за тобой гонятся бешеные, брызжущие кислотой саблезубые тигры, и твой единственный выход – это спрыгнуть с автострады.

Я начинаю медленно перелезать через перила, но останавливаюсь, перекинув только одну ногу.

– Я не смогу.

– Давай.

– Я передумал. – Я ставлю ногу обратно на землю.

– Не отступай, действуй. Не дай им тебя сожрать. Не становись добычей, умирай хищником.

Смело переходи черту. Действуй, говорит мне Кир.

Он снова закуривает, а я стою в нерешительности, облокотившись на перила, и смотрю вниз. Капля крови с левого запястья в замедленной съемке разбивается о трассу в пяти метрах под моими ногами.

– Закрой глаза и прыгай, – раздается голос Кира из-за спины. – Через секунду все будет кончено, твой труп размажет по шести полосам, и ты даже ничего не почувствуешь. Через секунду ты отрастишь крылышки и отправишься прямиком в пидорский Рай, будешь пожимать там ручки пухленьким кудрявеньким ангелочкам, сидеть на облачке и смотреть, как твои кишки отдирают с асфальта.

Я говорю ему, что не верю в Рай. И вообще, уже ни во что не верю.

– Тогда что тебе мешает? – пожимает плечами Кир.

Он говорит, вся прелесть в том, что не нужно во что-то верить, чтобы прыгнуть с автострады. В жизни больше нет смысла. Просто сделай шаг навстречу Неизвестности и посмотри, что будет.

Я собираюсь с духом и снова перекидываю через перила левую ногу. Затем – правую. Я сижу на самом краю. Ветер бьет мне в лицо, бурлит и пенится под моими ногами поток грузовых машин, тускло светит московский фонарь, семья улыбается с рекламного щита…

Резкий удар в спину. Толчок – и я отпускаю руки и лечу вслед за каплей крови с левого запястья. Через секунду все будет кончено, мой труп размажет по шести полосам, и я даже ничего не почувствую.

Где-то надо мной раздается смех Кира. Меня поглощает бордовый туман, смешанный с шоколадным молоком. Я теряю сознание. Отрастить крылья и улететь.

И я лечу. Лечу в пустоту и бесконечность. Время рвется, шипит и сгорает, как кинопленка. 4 метра. Каждый из бессмысленных вечеров моей жизни проносится перед глазами, отражаясь в гранях снежинок, замерших в воздухе. 3 метра. Желтый трехколесный велосипед, закат у бабушки в деревне, китайский солдатик, похороны кота, морские волны. 2 метра. Голые азиатки, унитаз на вписке, небесные фонарики, первый поцелуй, курсовая, давка в метро, осенние дожди, черный кофе. 1 метр. Запахи, цвета, звуки. Кровь и шоколадное молоко. Расщепление на атомы, свет и тьма. Крики, боль, алкоголь, смех, ненависть, слезы.